Работа профессора Высшей школы в Харбине Николая Васильевича Устрялова (1890-1937) "Германский национал-социализм" впервые была опубликована в 1933 году в десятом томе харбинских Известий Юридического Факультета (параллельно ее оттиски также вышли в виде брошюры) и никогда более не переиздавалась. Заключение к этой книге было со временем доработано Н.В.Устряловым и под названием "Хлеб и вера" вошло в его последний сборник статей "Наше время", изданный в 1934 году в Шанхае. В 1997 году отрывки из этой заключительной главы также печатались в ╪8 московского журнала "Элементы".

Во-первых, проходя в 1937 году по "делу Тухачевского" в качестве "японского шпиона", Устрялов не мог рассчитывать, что его книги каким-то чудом избегут участи тысяч других, авторами которых являлись носители ярлыка "враг народа". Количество уничтоженной в 1930-х годах литературы, среди которой нередко попадались и экземпляры настоящей советской апологетики, слабо поддается какому-либо учету. Во-вторых, после очередного резкого поворота во внешней политике СССР, завершением которого стало подписание в 1939 году пресловутого пакта "Молотов-Риббентроп", многие антифашистские издания независимо от их авторства начали бессистемно изыматься из обращения. В-третьих, сама тема национал-социализма являлась для советской власти достаточно скользкой, что усугублялось определенными параллелями, проводимыми в книге Устрялова между почти одновременно появившимися на свет концепциями большевизма и нацизма.

Действительно, простое упоминание Устряловым революционного характера нацизма уже являлось если и не прямой ересью, то по крайней мере явной двусмысленностью в отношении культа Октября. Кроме того, преемственность национал-социалистической программы относительно петиций Союза русского народа, а также красноречивые цитаты из табуированной "Mein Kampf" говорят сами за себя. С советской точки зрения, смущает обыкновенная серьезность, ясность и глубина предпринятого Устряловым исследования, сходу разрушающие множесто тщательно выстраиваемых догматов социалистической мифологии. Такая работа, с точки зрения коммунистических идеологов, изначально не могла стать общедоступной, сделавшись достоянием узкого круга верных режиму специалистов. Благодаря этому, уже после краха СССР книга Устрялова словно по инерции все еще продолжала считаться, horribile dictu, выше понимания "рядового" русского читателя.

С юношества ощущавший себя комфортно в бездонном мире русского идеализма, калужский дворянин Н.В.Устрялов без труда находит в национал-социализме нечто, что роднит это идейное недоразумение с социализмом и даже большевизмом. Речь идет о попытке заставить зараженные идеологией массы верить не просто в близкую осуществимость нацистской мечты, но в ее существование "здесь и сейчас", в данный момент времени и в данной точке пространства. Ощущение обыденности и конкретности чудесно воплощенной бессмыслицы появляется только после истощения здравого смысла у еще недавних его носителей, соблазненных сказочным миром искусных идеологических построений.

Экономический, а позднее и политический тупик, в котором к началу 1930-х годов оказалась послевоенная Германия, способствовал расцвету именно тех подспудных течений немецкой мысли, которые, как и в России 1917 года, обнаруживали элементы имманентной неосуществимости или, если хотите, попросту безнадежной глупости. Придя к власти, нацисты, как несколько ранее - большевики и фашисты, принялись за сизифов труд воплощения немотивированной областью реального утопии. Как и большевикам им пришлось заставить поверить окружающих в ежемоментное осуществление неосуществимого. Но, в отличие от своего старшего товарища по доктрине, национал-социализм еще сохранял некоторые пережитки, зыбко связывающие его с жизненными реалиями, что, как видится, и послужило скорому бесславному концу гитлеризма. Большевизм же, благодаря безусловной оторванности от дооктябрьского прошлого, просуществовал несказанно дольше. Однако, искаженная логика имеет огромное количество уязвимых мест, через которые рано или поздно пробивает свои вечно молодые ростки неизбежная правда жизни.

Заслуга Устрялова - в логичности его размышлений, в правдивой фактографии событий, в обнаружении якобы неосуществимых взаимосвязей, в изящном русском языке, даже в уместной обмолвке о классовых интересах участников нацистской революции. И эта его заслуга оборачивается непростительной ошибкой и даже предательством в сфере идеократической логики русского марксизма. Широта авторского охвата никак не вписывается в куцые рамки идеологического марева. В этой антиномии, на мой взгляд, заключаются истоки жизненной трагедии расстрелянного в 1937 году "харбинского одиночки".